Неточные совпадения
Финал гремит; пустеет зала;
Шумя, торопится разъезд;
Толпа
на площадь побежалаПри блеске фонарей и звезд,
Сыны Авзонии счастливой
Слегка поют мотив игривый,
Его невольно затвердив,
А мы ревем речитатив.
Но поздно. Тихо спит Одесса;
И бездыханна и тепла
Немая ночь. Луна взошла,
Прозрачно-легкая завеса
Объемлет небо. Всё молчит;
Лишь море Черное шумит…
Глядишь — и
площадь запестрела.
Всё оживилось; здесь и там
Бегут за делом и без дела,
Однако больше по делам.
Дитя расчета и отваги,
Идет купец взглянуть
на флаги,
Проведать, шлют ли небеса
Ему знакомы паруса.
Какие новые товары
Вступили нынче в карантин?
Пришли ли бочки жданных вин?
И что чума? и где пожары?
И нет ли голода, войны
Или подобной новизны?
Пустынная улица вывела Самгина
на главную, — обе они выходили под прямым углом
на площадь; с
площади ворвалась пара серых лошадей, покрытых голубой сеткой; они блестели
на солнце, точно смазанные маслом, и выкидывали ноги так гордо, красиво, что Самгин приостановился, глядя
на их быстрый парадный
бег.
Самгин осторожно выглянул за угол; по
площади все еще метались трое людей, мальчик оторвался от старика и
бежал к Александровскому училищу, а старик, стоя
на одном месте, тыкал палкой в землю и что-то говорил, — тряслась борода.
На площади лениво толпились празднично одетые обыватели; женщины под зонтиками были похожи
на грибы-мухоморы. Отовсюду вырывались, точно их выбрасывало, запасные, встряхивая котомками, они ошеломленно
бежали все в одном направлении, туда, где пела и ухала медь военных труб.
Было странно слышать, что, несмотря
на необыденность тем, люди эти говорят как-то обыденно просто, даже почти добродушно; голосов и слов озлобленных Самгин не слышал. Вдруг все люди впереди его дружно
побежали, а с
площади, встречу им, вихрем взорвался оглушающий крик, и было ясно, что это не крик испуга или боли. Самгина толкали, обгоняя его, кто-то схватил за рукав и повлек его за собой, сопя...
Шлюпки не пристают здесь, а выскакивают с бурунами
на берег, в кучу мелкого щебня. Гребцы, засучив панталоны, идут в воду и тащат шлюпку до сухого места, а потом вынимают и пассажиров. Мы почти
бегом бросились
на берег по
площади, к ряду домов и к бульвару, который упирается в море.
Он вспомнил об обеде Корчагиных и взглянул
на часы. Было еще не поздно, и он мог поспеть к обеду. Мимо звонила конка. Он пустился
бежать и вскочил в нее.
На площади он соскочил, взял хорошего извозчика и через десять минут был у крыльца большого дома Корчагиных.
Из этого вышла сцена, кончившаяся тем, что неверный любовник снял со стены арапник; советница, видя его намерение, пустилась
бежать; он — за ней, небрежно одетый в один халат; нагнав ее
на небольшой
площади, где учили обыкновенно батальон, он вытянул раза три ревнивую советницу арапником и спокойно отправился домой, как будто сделал дело.
А он вылез, да
бегом, да в полицию — полиция тут же, знаешь,
на площади.
Нас выпороли и наняли нам провожатого, бывшего пожарного, старичка со сломанной рукою, — он должен был следить, чтобы Саша не сбивался в сторону по пути к науке. Но это не помогло:
на другой же день брат, дойдя до оврага, вдруг наклонился, снял с ноги валенок и метнул его прочь от себя, снял другой и бросил в ином направлении, а сам, в одних чулках, пустился
бежать по
площади. Старичок, охая, потрусил собирать сапоги, а затем, испуганный, повел меня домой.
Дети, взявшись за руки, весело
побежали к лавкам, а от них спустились к фабрике, перешли зеленый деревянный мост и
бегом понеслись в гору к заводской конторе. Это было громадное каменное здание, с такими же колоннами, как и господский дом.
На площадь оно выступало громадною чугунною лестницей, — широкие ступени тянулись во всю ширину здания.
И вот он
бежит в русский ресторан, съест bitok au smetane — и прав
на целый день. И все думает: ворочусь, буду
на Петровской
площади анекдоты из жизни Гамбетты рассказывать! И точно: воротился, рассказывает. Все удивляются, говорят: совсем современным человеком наш Иван Семеныч приехал!
На улицах — рыжая грязь, около панелей
бегут ручьи,
на проталинах Арестантской
площади весело прыгают воробьи.
Росла, расширяя грудь до боли, выжимая слёзы, жалость, к ней примешивалась обида
на кого-то, — захотелось
бежать в город, встать там
на площади —
на видном для всех месте — и говорить мимо идущим...
— Стой, наши, не
беги! — командуют Кулугуров с Базуновым, но городская молодёжь уже отступает, не выдерживая дружного и быстрого натиска слободских; так уж издавна повелось, что слобода одолевает, берёт бой
на площади и гонит городских до церковной ограды.
Таким образом, карнавал был смят, превращен в чрезвычайное, центральное событие этого вечера; по всем улицам спешили
на площадь группы, а некоторые мчались
бегом.
Мне сказали
на площади, что ты пошел вниз, под гору, я за тобой следом; гляжу: сидишь смирнехонько подле какого-то старичка; вдруг как будто б тебя чем обожгло, как вскочишь да ударишься
бежать!
По
площади шумно бегают дети, разбрасывая шутихи; по камням, с треском рассыпая красные искры, прыгают огненные змеи, иногда смелая рука бросает зажженную шутиху высоко вверх, она шипит и мечется в воздухе, как испуганная летучая мышь, ловкие темные фигурки
бегут во все стороны со смехом и криками — раздается гулкий взрыв,
на секунду освещая ребятишек, прижавшихся в углах, — десятки бойких глаз весело вспыхивают во тьме.
Площадь пустеет; три светлые фигуры, взяв под руки друг друга, запели что-то, дружно и красиво, и пошли в улицу, музыканты двинулись за ними, и толпа вслед им;
бегут дети, в сиянии красивых огней они — точно рассыпанные бусы кораллов, а голуби уже уселись
на крышах,
на карнизах и — воркуют.
Сборской отправился
на своей тележке за Москву-реку, а Зарецкой сел
на лошадь и в провожании уланского вахмистра поехал через город к Тверской заставе. Выезжая
на Красную
площадь, он заметил, что густые толпы народа с ужасным шумом и криком
бежали по Никольской улице. Против самых Спасских ворот повстречался с ним Зарядьев, который шел из Кремля.
Старик, задыхаясь от усталости и тревоги,
бежал около двух верст до
площади, где стоят извозчики. Облитый потом, он сел
на дрожки и велел везти себя в врачебную управу. Не глядя, что вынул из кармана, он дал извозчику монету и вбежал в сени. Баба и старуха сидели
на окне. Старуха плакала.
Отчаянный, не уставая кричать, пустился он
бежать через
площадь прямо к будке, подле которой стоял будочник и, опершись
на свою алебарду, глядел, кажется, с любопытством, желая знать, какого черта
бежит к нему издали и кричит человек.
Между тем
на площади начиналось движение. Когда оба мишуреса, как сумасшедшие, выскочили из дома Баси и
побежали к своим дворам, оттуда стали появляться люди, быстро пробегавшие из дома в дом, исчезавшие в соседних улицах и переулках. От двора Баси возбуждение разливалось по городу, разнося великую новость: рэб Акива находится в N…
При одной мысли, что мы «в Москве», ни у одного из нас не было другого намеренья, как
бежать, смотреть, восторгаться и падать ниц (без всякого преувеличения, мы непременно хотели хоть несколько раз упасть ниц, но нам удалось сделать это только в соборах, потому что
на площадях и
на улицах такое желание оказывалось совершенно неудобоисполнимым).
Я вышел за ворота постоялого двора — и, взглянув
на пустую
площадь и
на украшавшую ее тюрьму, ощутил неодолимую потребность
бежать и скрыться.
Я схватил его под мышки, приволок к ближайшему крыльцу. От соборной
площади бежали с дубинками пьяные молодцы из холодных лавок. Катра метнулась к двери. Она была старая,
на старом, непрочном замке.
Современники в то и последующее описываемое нами время смотрели
на зарождающийся «светский театр» как
на дело дьявольское и богопротивное, и глядели, приговаривая: «с нами крестная сила». Публичные представления
на Красной
площади в конце 1704 года
на время прекратились: Яган Кунтш, этот предтеча современных антрепренеров,
бежал из Москвы, не заплатив жалованья никому из своих служащих.